Неточные совпадения
— Взять их! — вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившись руками за голову, точно хохол. Мать уронила
ребенка на пол, под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь на голое
тельце, а она встала на колени и кричала им...
— Прежде всего-с — к-ха! — начал Елпидифор Мартыныч. — Осмотрим Николая Григорьича… Теплота в
тельце умеренная, пупок хорош, а это что глазки ваши вы так держите?.. Не угодно ли вам их открыть?.. — И Елпидифор Мартыныч дотронулся легонько пальцем до горлышка
ребенка, и тот при этом сейчас же открыл на него свои большие черные глаза.
Наслажденье, которое доставляет им
ребенок прелестью его, этих ручек, ножек,
тельца всего, удовольствие, доставляемое
ребенком, — меньше страданья, которое они испытывают — не говоря уже от болезни или потери
ребенка, но от одного страха за возможность болезней и смерти.
Сестра поправила ему подушки и белое одеяльце, он с трудом повернулся к стенке и замолчал. Солнце светило сквозь окно, выходившее на цветник, и кидало яркие лучи на постель и на лежавшее на ней маленькое
тельце, освещая подушки и одеяло и золотя коротко остриженные волосы и худенькую шею
ребенка.
В самом деле,
ребенок поплатился только смятым платьем да растрепанными волосами, но с испугу дрожал, бился и трепетал всем
тельцем, ровно голубок, попавший в силки. Девочка не могла идти, а мать не в силах была поднять ее.
Эта постель показалась чем-то сказочным для деревенского
ребенка. У бабушки Маремьяны спала она на жесткой лавке, застланной каким-либо старым тряпьем, и прикрытая одежей. Здесь же был и матрац, и одеяло. Маленькое
тельце с наслаждением вытянулось на кровати.
«Дарья Александровна ничем так не наслаждалась, как этим купаньем со всеми
детьми. Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивать на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие
тельца и слышать то радостные, то испуганные визги, видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными веселыми глазами лица этих брызгающихся своих херувимчиков было для нее большое наслаждение.
Юрику не пришлось докончить своей фразы. Дверь с шумом отворилась, и в комнату вошли
дети: Сережа, Бобка и Мая с Митькой во главе. На руках Митьки билось и трепетало маленькое окровавленное
тельце попугая со свернутой набок и бессильно повисшей хохлатой головкой.
Она непрестанно ласкала и покрывала поцелуями это маленькое розовое
тельце, издававшее тот чудный аромат, который присущ только одним
детям и который можно найти в пухе птенцов. С неземным упоением слушала молодая мать звонкий смех
ребенка, рассыпавшийся, подобно жемчужному каскаду, дивными серебристыми нотами.
(Почерк Лельки.) — Знаешь, что? Во всяком случае, раньше нам обязательно еще нужно будет с тобой иметь по
ребенку. Это тоже ужасно интересно. Как прижимается к тебе крохотное
тельце, как нежные губки сосут тебе грудь. И это испытаем, а тогда убьем себя.
Из оцинкованного корыта шел теплый пар. Алевтина Петровна раскладывала на столике мыло, кокосовую мочалу, коробочку с присыпкой. Распеленали
ребенка. Стали мерить градусником воду. Голый мальчишка лежал поперек кровати, дергал ногами и заливался старчески-шамкающим плачем. Мать, с засученными рукавами, подняла его, голенького, положила над корытом так, что все
тельце лежало на ее белой мягкой ладони, и погрузила в воду.